Направленная вовне индивидуальность

Вполне понятно, что от формы черепа зависит высшая и главная часть тела — голова. Будучи основным членом тела, она нередко становится символом Человека в целом. Поэтому она священна, в особенности на Востоке, являясь средоточием самых различных сил индивидуума, обиталищем души, местопребыванием Верховного Существа. Ведь она еще, если опираться на древнерусский трактат XVII века о «человеческом естестве», сравнима с небом. По воззрениям же древних тибетцев и некоторых народов Сибири, даже связана с ним чудесной веревкой, а с астральным телом — серебряной нитью.

В церковной иконографии голова фигурирует довольно часто. Отдельная голова в руках или у ног мужской фигуры — это атрибут Давида, который, поразив Голиафа камнем из пращи, срубил филистимлянину голову мечом. Голова на блюде сопровождает изображение Иоанна Крестителя (Мф. 14:9–11). Обладание одной лишь головой девицы Горгонии в славянских средневековых легендах позволяло Александру Македонскому одерживать победы. Это только некоторые примеры еще и того, что отделенная голова, являя свидетельство гибели, остается в какой-то мере функционирующей.

Ряд греческих скульптур дошли до нас безголовыми. Но все равно они впечатляют. Что же, она не несет эмоциональной нагрузки? Изображение безголовых людей издавна было условным приемом передачи представлений именно о мертвых. Хотя ряд святых, в частности Св. Меркурий, Св. Дионисий, как оказалось, могли двигаться к месту погребения без голов. Очевидно, когда-то это не считалось большой редкостью, ибо трубадур Бертран в Дантовом «Аде» не только нес за волосы свою отделенную от туловища голову, но и освещал ею путь, как фонарем.

Обычно отнюдь не анонимные головы, а вполне несущие конкретность личности, отрубали, отрезали, даже отрывали, как шляпку у гриба. И делалось это, поверьте, в истории любого государства довольно часто. Посмертная судьба голов также была весьма разнообразной. Те, которые оказывались трофеями, доставляли предводителю. У скифов только принесший голову врага получал свою часть добычи. Головы родственников хранились в домах коренных жителей Новой Зеландии, у полинезийцев, древних галлов, кельтов. Существовали представления, что от отрубленной головы возможно отрастание нового тела.

Отрезанная голова Горгоны обладала несколько иными, но также необычными свойствами, поэтому Персей ее не выбросил, а носил при себе в мешке и с успехом использовал в виде оружия устрашения в ситуациях, когда его одолевали враги. Тем не оставалось после этого ничего иного, как превращаться в статуи.

Из голов в массовом порядке складывали пирамиды, а индивидуальные добытые головы, расценивая действо завершающим моментом священного расчленения, приносили в качестве жертвы своим богам, нередко украшали, поглаживали, «кормили», засовывая в рот лакомства. Представители некоторых племен одного из островов в Индийском океане должны были добыть себе в качестве трофея именно голову перед свадебным обрядом; на Новой Гвинее муж, лишь разжившись такой головой, имел право завести ребенка, получить настоящее имя, участвовать в весеннем севе и пр.

Почему такая страсть к обезглавливанию? «Давать голову на отсечение» — обычно лишь говорится, но все-таки редко кто потом доводит сказанное до реального воплощения. Как и «отвечаю головой», «голову прозакладывать». В ответе на этот вопрос могу сослаться на книгу Герберта Кюна, что обезглавливание тел в первобытную эпоху говорит об осознании человеком независимости духовного элемента, находящегося в голове, от элемента жизненного, представленного телом как таковым.

Отделенная голова у многих народов символизировала процесс жатвы, отсечение колоса.

Для карающего орудия, конечно, безразлично, какой формы голова повержена. Но представители разных профессий, а в их числе скульпторы, художники, иконописцы, анатомы, много времени и сил отдали уточнению представлений о пропорциях головы. Оказалось, что у новорожденных она по величине равна 1/4 роста, то есть весьма значительна. Так что справедливо их ласково именуют «головастиками». Затем увеличение головы происходит медленнее, чем других частей тела. Поэтому у взрослого на ее долю приходится уже только 1/8 роста.

Этот канон закреплен был еще древнеримским зодчим Витрувием, а затем Леонардо да Винчи. Уместно указать, что на иконах тела обычно имеют удлиненные пропорции, и соотношение голова/тело обычно 1/9, а у Дионисия даже 1/11. Объясняют, что это придает изображаемому выражение одухотворенности. Но нередко представала она и непропорционально большой, как бы подчиняющей себе все остальное, свидетельствуя тем самым о своей органной необычности, сакральности. Интересна точка зрения, что стремление выделиться крупной головой привело к возникновению у туркмен, кавказских горцев обычая носить большие шапки, фуражки. Зато у воров и не очень достойных людей голова ранее признавалась относительно маленькой, в особенности при сравнении ее с головой честных людей.

Форма головы весьма разнообразна, что всегда служило основанием для выделения одних и унижения других. Самая лучшая форма — это, по Галену, подобная совершенно круглому восковому шару, который еще и несколько сжат с боков. В таком случае лоб и затылок выглядят слегка выпуклыми. Именно шар, напоминающий собой Землю, признавался наиболее совершенным из всех геометрических тел. Явно далека от обожествления описанная Гоголем голова, похожая на редьку хвостом вниз. Вообще остроконечная форма приписывалась всяким неприятным людям, горным демонам у шерпов. Русский исследователь Д. К. Зеленин писал, что местное население наделяло казаков, завоевывавших Сибирь, головами исключительно такой формы.

Изображение человека с несколькими головами служило свидетельством его большого ума. Нередко это было и отражением двух аспектов божества: небесного и хтонического (подземного). Тремя головами наделяли богиню Подземного царства Гекату (именовали ее «имеющей три лика»). У бога Свентовита головы были справа и слева, спереди и сзади. Не исключено, что их количество было соразмерно временам года, а может быть, и потому, что он признавался вещим. Позже в Литве, Померании, Пруссии у Свентовита одна голова исчезла. Соответственно этому уже Триглав властвовал над Небом, Землей и Преисподней. В средние века трехглавые существа имели лики, обращенные в прошлое, настоящее и будущее.

Попробуем выполнить следующее: сфотографируем общеизвестный эталон красоты — лицо Венеры Милосской, потом вертикальной линией разделим его на две части. К левой половине добавим ее зеркальное изображение, то же самое сделаем и с правой. Полученные в результате сложения таких двух строго симметричных фотографий лица окажутся не похожими на Венеру. Одно, широкое, округлое, в лучшем случае будет напоминать пушкинскую Ольгу, а другое, узкое, длинное, отдаленно смахивает на образ, который мы приписываем пушкинской Татьяне (хотя конкретно ее портрета автор нам не оставил). Ни Ольга, ни Татьяна не претендовали на роль общепризнанных красавиц. А вот изваянная великим мастером античной Греции Афродита (Венера), с ее одновременно и «правосторонней» и «левосторонней» половинами лица, вне конкуренции. Напрашивается вывод: строгая симметрия убивает человеческую красоту. Кстати, поэтому так безжизненны лица кукол, у которых одинакова повторяемость сторон лица. Другое дело, что наша асимметрия должна и обычно бывает умеренной, ибо, если один глаз где-то около лба, а другой залезает на щеку, — так уж лучше кукольность.

И все же одно ухо у людей постоянно (!) несколько выше другого, глаза неодинаковы по размеру, нос умеренно искривлен, причем у праворуких он якобы имеет тенденцию к смещению вправо, а у леворуких — в противоположную сторону. Вообще-то левая сторона лица считается более эмоционально-экспрессивной, выражающей «общее» (общественно значимой). Такие «леволицые» воспринимают информацию в большей степени правым полушарием мозга. А у «праволицых», то есть с преобладанием «личного и индивидуального» и которых большинство, все наоборот.

В свою очередь антропологи подразделяют наши лица на типы: прямоугольной формы, называемые ими мышечными; ромбовидной формы, когда наиболее развиты скулы и надбровные дуги, да и нос весьма заметен. А третий тип — треугольное лицо: лоб не очень высокий, скорее узкий, зато челюсть массивная, а зубы крупные. Есть еще обладатели формы, как бы вписанной в перевернутый треугольник: лоб широкий и выпуклый, а книзу все узкое.

Лицо — это обращенная вперед часть головы. Субъективно и объективно бывают лица самые разные, что, конечно, наше счастье. Перу великого немецкого живописца и графика Альбрехта Дюрера принадлежит многочисленный ряд мужских голов. Варьируется положение и форма носа, подбородка, высота лба. Какая пестрота типов! Прямо-таки набросок для учебных целей. Большое впечатление всегда производит изображение лиц, выражение которых подчинено единому внутреннему порыву, каждое красиво по-своему. А все вместе? — Они, как лента Мебиуса, где одно переходит в другое. Причем постоянно, благодаря чему «лицо» символизирует множественность, неустойчивую устойчивость, таинство души. Здесь и лица, не блещущие интеллектом, и «личики» с налепленными когда-то мушками-родинками («пластырями красоты», когда в углу глаза мушка служила кодом «Я вами интересуюсь», а на верхней губе — «Я хочу целоваться»), здесь такой «штрих природы», как родинки, здесь разнородные гримасы, здесь… После этого слово М. Прусту («Под сенью девушек в цвету»): «Воистину лицо человеческое подобно божественному лику из восточной теогонии; это целая гроздь лиц, которые находятся в разных плоскостях и которые нельзя увидеть одновременно».

Напомню, что Н. В. Гоголь устами невесты возмечтал об эталоне красоты лица, сотворенном методом приставления губ Никанора Ивановича к носу Ивана Кузьмича да еще в сочетании с развязностью и дородностью остальных женихов. Аналогично советовал поступить и В. Г. Белинский: «Хотите изобразить красавицу — приглядывайтесь ко всем красавицам, которых имеете случай видеть; у одной срисуйте нос, у другой — глаза, у третьей — губы и т. д., таким образом вы нарисуете красавицу, лучше которой уже нельзя вообразить». Дополню это мнением Дюрера о том, что прекрасное составляют из многих красивых вещей, как это делают пчелы, собирая мед с нескольких цветов.

Казалось бы, метод анатомического представления вполне авторитетно апробирован. Оказывается, нет! Читая диссертацию Н. Г. Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности», убеждаешься, что вряд ли это так: «Если художник взял для своего изваяния лоб с одного лица, нос с другого, рот с третьего, он доказал только одно: собственное безвкусие или, по крайней мере, неумение отыскать действительно прекрасное лицо своей модели». С этим спорить не приходится. То, что лишено эмоций, по-своему мертво. Даже сумма внешних деталей не в состоянии дать всеобъемлющую характеристику изображаемому. Личность неминуемо становится безликой. Зато такое усреднение, широко используемое психологами, не оставляет уже сомнений в том, что взятое с исходно красивых, при отсутствии крайностей, и в среднем красивое, оценивается как более привлекательное, чем портрет человека с «обычной» внешностью. Лицо, как никакая другая часть тела, несет как анатомическую, так и психологическую информацию. Выражается она в наибольшей степени «игрой» постоянно «хлопочущих» лицевых мышц. Но лицу, оказывается, присуще и световое звучание. Наполненность жизнью и светом часто обручены друг с другом на лице, которое с большей или меньшей степенью недосказанности отражает внутреннее состояние человека. Иногда это чрезвычайно ярко представлено: у спустившегося с горы Синай Моисея лицо сияло лучами, поэтому при разговоре с народом пришлось его прикрывать (Исх. 34:29, 33; аналогично Мф. 17:2). Лица же Бога вообще нельзя видеть и не умереть (Исх. 33:20–23). И пророк Мухаммед часто изображался с завесой на лице. У восточных народов женщины должны покрывать лицо чадрой, дабы они были трудноузнаваемы.

У мусульман считается, что лицо Человека всегда наиболее уязвимое место, поэтому оно либо скрывалось, либо на изображениях уничтожалось — буквально или символически. Вот почему на многих исламских миниатюрах вместо лица художник оставлял белое пятно: ведь выразить невыразимое невозможно, а потому — греховно.

Зато, если уж женское лицо можно было видеть, то наделяли его самыми красочными эпитетами. Здесь и золотосверкающие лица, как и руки, древних иранских богов; окрашенное в зеленый цвет лицо Осириса, символизирующее таким образом его функции бога вечнообновляющейся природы. С весьма архаичных времен лица раскрашивали не только женщины, но и мужчины. Макияж создавал чувство уверенности, эмоциональной стабильности, но он же и скрывал естественность от врага, колдуна. А покойникам, как оказалось при вскрытии палеолитических и неолитических погребений, закрывали лица их же руками, а позже и масками. Семиты даже тонировали лицо черным, чтобы не быть узнанными злым духом.

Специалисты отмечают, что основное, на что в первую очередь обращают внимание заказчики и исполнители икон, церковных фресок и мозаик, — это голова, как бы подчиняющая себе все остальное. Специфика ее изображения преследует цель оторвать зрителя от земного и устремить к небесному.

Мастера кисти в художественных произведениях, а естествоиспытатели в своих работах представили весь диапазон человеческих эмоций, многократно выраженный в чертах лица. Установлено, что в основе богатства эмоциональной мимики лежат врожденные процессы. Другое дело, что мимику в чистом виде можно наблюдать лишь у самых маленьких детей. Более того — даже у плодов.

Дети, которым исполнилось всего двенадцать дней от роду, могут уже имитировать взрослых, когда те показывают им язык. Значит, как-то понимают, что у них есть лицо. Если же слегка прикоснуться к щечке такого младенца, он улыбнется. Так он благодаря имеющемуся поведенческому взаимодействию «завязывает разговор». Рефлекторно делает это и во сне. Улыбка всегда смягчает агрессивность, а он, такой маленький, еще не имеет чего-либо телесного, которое могло бы его защитить. Постепенно его улыбка, на пути во взрослые, социализируется, то есть становится средством общения. (До трех недель улыбка младенца эндогенна, то есть, не обусловлена внешними причинами.) А уж со второго месяца ребенок становится обладателем улыбки общения — этим на долгие годы знаком устойчивой симпатии, выражая привязанность в детском возрасте к взрослым. Больше всего, конечно, к своим маме или папе. У женщин лицо не закрыто, как у некоторых пап, бородой и усами, оно прямо-таки распахнуто для эмоционального общения. Выяснилось также, что чем привлекательнее выглядит ребенок, тем чаще ему улыбаются окружающие. Так они и его и себя явно заряжают положительными эмоциями.

Коллекция его улыбок весьма разнообразна, ибо это действо выступает как «социальный» акт на взрослого, акт, который психологи расценивают в качестве предтечи. Ребенок говорить еще не может, а значение улыбки осознает, используя ее в своих целях. Так и приучается с самого раннего детства смотреть в лицо собеседника; когда же этого кто-либо избегает, то говорит сей факт молчаливо о многом.

Том Байэр из университета в Эдинбурге подметил, что мальчики вначале вертикально открывают рот, затем расширяют глаза, которые так и остаются широко открытыми, пока они тянутся руками к своему лицу. Девочки вначале рот медленно изгибают в уголках, открывают глаза, конечно же «хлопают» ресницами, потом отворачиваются и демонстрируют лицо в профиль. У детей более сильна мимика правой стороны, что свидетельствует о преобладающем влиянии у них левого полушария. Между 6-м и 18-м месяцами ребенок встречается с собственным зеркальным образом, который оказывается определяющим в выработке человеческим существом всей его «нарциссической стратегии». Так или почти так ребенок формирует на будущее душевное самосохранение, меняя постоянно свое мышечное существование. Вот и обретается «лица необщее выражение».

Послушайте теперь вопрос нашего чудесного поэта Николая Заболоцкого:

Огромные глаза, как у нарядной куклы, Раскрыты широко. Под стрелами ресниц, Доверчиво-ясны и правильно округлы, Мерцают ободки младенческих зениц. На что она глядит?..

Отвечаю: — На нас, в основном, ибо жадно поглощает впечатления.

Настоящую же способность смеяться младенец обретает месяцам к четырем-пяти. Ведь смех — это значительная физическая работа, когда задействованы не только мышцы лица, но и груди, живота, диафрагма. В мозг при этом поступают вещества, улучшающие самочувствие. Не зря смех образно сравнивают с бегом трусцой на месте.

Значительно позже человек уже начинает привыкать носить на лице маску какого-либо выражения, становится способным тормозить внешнее проявление своих эмоций.

Отмечу: у тех, кто избрал для себя маску часто сосредоточенного выражения, задействовано семнадцать мышц, что ведет к большому утомлению. Очевидно, весьма трудно было и самому, и окружающим римского императора Константин, ибо, как пишет известный филолог С. С. Аверинцев, «никто никогда не видел, чтобы он на людях высморкался или сплюнул, или пошевелил мышцами лица: он подобал знаку, изваянию, иконе». Такие он придумал себе правила поведения, явно защищаясь от окружающего панцирем высокомерия. А вот при улыбке, к примеру, работает девять мышц. Всего же в мимических действиях в той или иной степени принимает участие около ста мышц. Другое дело, что одновременно сократить все свои лицевые мышцы еще никому не удавалось.

В весьма известной книге Ч. Дарвина «Выражение эмоций у животных и человека» (1873 год) развивалась мысль о сходстве между инстинктами и поведением животных и человека. Было установлено, что мышечная выразительность одинакова у лиц разных национальностей. Более того, основные выражения человеческого лица — агрессивность, удивление, страх, смех и т. п. — и у человека и у его биологических «родственников» зависят от деятельности одного и того же набора лицевых (или на морде) мышц. С далекого дикого детства человеческой истории нам достались такие угрожающе-отпугивающие движения, как раскрытый рот, сжатые при опасности кулаки, наклоненная голова. Правда, не сохранились из этого ассортимента оскаленные резцы, взъерошенная шерсть, напряженный хвост. Умение ругаться появилось значительно позже.

Может быть, не все слышали этот анатомический термин — мимическая мускулатура? Зато многие дарили к 8 Марта своим милым избранницам и мамам (бабушкам) мимозу. Тут желательно ботаническое уточнение. В наших краях больше распространена для таких подношений серебристая акация, а вот настоящая мимоза — это нежное тропическое растение. Перистые листья М. pudica L. (стыдливая) при малейшем прикосновении складываются, как бы закрываются-открываются в зависимости от освещения. В библейском понимании это растение — символ сакральности и бессмертия. Согласно коптской легенде, мимоза была первой среди растений, почтившей Христа.

Наше лицо — экран, также меняющее свое выражение в ответ на словесные, оптические, вкусовые и физические «прикосновения», периодически волнуемое страстями, лицо, с его сценами и мизансценами, способно, еще раз подчеркну, делать это за счет мимических мышц.

Щелкните для увеличения

А. Мышцы черепной крыши 1. Затылочная мышца 2. Лобная мышца Б. Мимические мышцы 3. Круговая мышца глаза 5. Носовая мышца 6. Круговая мышца рта 7. Четырехугольная мышца верхней губы 8. Мышца, поднимающая угол рта 9. Скуловая мышца 10. Мышца смеха 12. Четырехугольная мышца нижней губы 13. Мышца подбородка 14. Щечная мышца В. Жевательные мышцы 15. Жевательная мышца 16. Височная мышца

Не будем забывать и о косметике, добавляющей сексуальной привлекательности, придающей знаковую яркость отдельным чертам. Слагаемых много — не только губы, щеки, веки, ресницы, лоб, виски и пр., да еще в их бесчисленных сочетаниях, но и лицевые промежутки между ними дают колоссальное количество комбинаций.

В учебниках названия мимических мышц подчинены строгой номенклатуре, к которой я и отсылаю наиболее любознательных. Здесь же позволю себе привести более образные их обозначения, нередко фигурирующие в описаниях клиницистов. О лобном мускуле можно прочитать как о мышце внимания или злобы, о мускуле, сморщивающем брови, — как о мускуле боли; о верхней части круговой мышцы глаза — как о мышце размышления, удивления, благочестия; о скуловой мышце — как о мышце радости; о мышце, поднимающей верхнюю губу, — как о мускуле плача, горючих слез, но и скупости; о нижней части круговой мышцы глаза — как о мышце приветливости, покорности. В окружности рта выделяют еще мыщцы смеха, зависти, горя, отвращения. Все они — из тех, которые, как и мышцы кисти (в особенности большого пальца), относят к так называемым «прогрессивным», то есть наиболее развитым именно у человека.

Мимические мышцы как растягивают, так и сжимают на лице естественные отверстия, а так как последних семь, то они и приравнивались когда-то к такому же количеству планет. Мышцы лица способны сразу реагировать на аналогичные сокращения на лице другого человека. Они могут подражать, причем, как это уже выяснилось, праворукие улыбаются чаще этой же стороной лица. Да и вообще, правая половина лица у большинства людей преобладает над левой. Однако ряд ученых признает более эмоциональной левую половину физиономии. Но мы не только улыбаемся в ответ на внешнее для нас раздражение. Мы и инстинктивно зажмуриваемся, когда видим что-либо ужасное; сами того не осознавая, стараемся временно «глохнуть», «слепнуть». Но эти же мышцы помогают нам удивляться, широко раскрывать глаза, рот, расширять крылья носа при необычном, странном. В свою очередь, все это сопровождается появлением многочисленных морщин, складок кожи, к которой и прикрепляются мимические мышцы.

Мимика, жестикуляция, осанка непосредственно влияют на психику. Причем женщины обычно реагируют живее мужчин, лица их подвижнее. Но, как знает каждый, бывает и так называемое парадоксальное: мужеподобие, женоподобие, а также — смех в трагической ситуации, а еще чаще — плач от радости.

Леонардо да Винчи в «Трактате о живописи» настоятельно рекомендовал художникам заносить в свои записные книжки двигательные реакции при плаче, смехе, страданиях и пр., дабы их сохранить. Это уже потом, на картинах Пикассо лицо предстало весьма переменчивым символом, который заменил, разрушил и разложил на части классические представления о нашей физиономии. В результате чего оно оказалось одновременно и в профиль и в фас, являя графический синтез. Вот почему гениальный каталонец иногда объявлялся «великим разрушителем лиц». Но, думается, до него сей метод применен был древними египтянами, которые стремились изобразить предмет одновременно во всех ракурсах, подчеркивая наиболее существенные признаки. Лицо у них представало в профиль, а глаза и брови — анфас.

Подсчитано, что на лице и на шее у нас сосредоточено 25 процентов всех мышц. Лицо — самая подвижная и наиболее выразительная часть тела. Оно является отражением духовных, психических свойств человека, а специфика дифференциации его отделов, по мнению отечественного ученого Л. М. Сухоребского, представляет в целом «мимический оркестр» личности, обусловленный сплавом биологического и социального. В то же время не потеряло значение мнение Платона, что части лица не похожи друг на друга и на то целое, которого они части, каждая из них имеет свое свойство.

Особенно велика роль в осуществлении выражений наших эмоций лицом человека определенной гормональной настроенности, темперамента, степени тренированности, характера деятельности центральной нервной системы. Мы восхищаемся богатством мимики одаренных актеров, каждое движение которых глубоко осознанно и контролируется корой полушарий головного мозга. Именно на таких лицах, как и на талантливо созданной скульптуре, можно видеть не только внешнее выражение реакций, но и — что главнее — оттенки мысли, ее потаенные движения. Это потому, что лицо видно всегда и всем (о ношении чачвана оставляю за рамками нашего разговора), оно, в полном смысле этого слова, ведь обнажено. Но это не непристойность, ибо лицо для того и существует, чтобы на него смотрели…

«Слуги стали разносить тарелки по чинам, в случае недоумения руководствуясь лафатерскими догадками, и почти всегда безошибочно». Происходило это на обеде, устроенном барином Троекуровым (А. Пушкин. «Дубровский»). Это не случайный пассаж. Дело в том, что в многочисленных руководствах тех лет по физиогномике все было конкретизировано.

На первых порах это было относительно просто: красивые лица принадлежат людям хорошим, а некрасивые — дурным. Потом началась детализация. Особенности физиономии — этого канала общения — оценивались в состоянии покоя и в плане реализации богатства мимики, определялись «мимические позиции», основанные на следующих привязках: лоб — зеркало ума; большой лоб считался показателем интеллекта. Нос — показатель духовной жизни; немаловажное значение придавалось «чувствительным ноздрям». Рот и подбородок информируют о гастрономических интересах. Обсуждалась позиция «чувственного рта», «мягкого подбородка», их эстетическая привлекательность. Учитывалось и расстояние между глазами. Л. Н. Толстой писал в дневнике, что малое расстояние между глазами не оставляет сомнений в глупости человека; об этом же свидетельствует и узкая переносица. Так дифференцировались личности. Как часто мы и сегодня пытаемся оценить человека, исходя из анатомии каких-либо частей его лица, заранее создавая о нем мнение. Повторяем тем самым, зачастую сами того не зная, «способ» Платона, отсылавшего от себя учеников, физиономии которых ему не нравились.

Книга швейцарского писателя и пастора-богослова XVIII века Иоганна Каспара Лафатера «Физиогномические фрагменты…» вышла в свет в 1775–1778 годах (русский перевод в 1817 году). Вера в физиогномику (греч. физис — природа, гномон — знающий), то есть связь характера человека и черт его внешности, существовала не одну эпоху. Задолго до Лафатера этому отдали дань древние китайцы, выделявшие лица «благородные», которые у королей; «возвышенные» — у знаменитых людей; «творческие» — у находчивых, изобретательных; «стандартные» — у профессоров и преподавателей; «будничные» — у живущих на заработанное, а также «низменные» — у мелких авантюристов, подонков и проституток. Не миновали физиогномики Пифагор (его даже считали ее «отцом»), Гиппократ, Авиценна и многочисленные астрологи. Распознавание болезней по лицу всегда считалось искусством, весьма тайным знанием, передаваемым лишь избранным. Вот почему физиогномику сравнивали и с постоянно меняющим свои очертания и одновременно сохраняющим неизменность формы водопадом. Аристотеля при сопоставлении физиономий и морд вдохновляли звери. Первоначально человеческие черты с ними и сравнивались, в результате чего имела место «бестиализация лица». Потом неоднократно описывали у человека «рот змеи», «рыбий рот» и аналогичное. Сомнений не оставляли, человек — существо животное, хотя и моральное, интеллектуальное, что и отражается на лицевой мускулатуре. Вот почему древнегреческий ученый Полемон (ум. около 144 г.) утверждал, что люди с толстым, как у быка, носом — ленивы, с широкими, как у свиньи, ноздрями — глупы, схожие лицом со львами — отважны и сильны, вспыльчивы; с леопардами — хвастливы, злопамятны, вероломны.

Имел место и обратный перенос понятий, в результате чего и приумножились в описаниях «гордые» орлы, «хитрые» лисы, «надменные» верблюды, «мудрые» совы и т. п. Так объединялись понятия о человеке и тех животных, мнение о поведении которых заложено с детства сказками, баснями. Все эти образные красивости явно не имеют какого-либо отношения к биологии животных, не могущих выразить задумчивость, тщеславие, стыдливость и т. д., как бы их хозяева ни пытались пробиться в мир другого существа и ни пускались в трактование того или иного сокращения мускулатуры морды своих любимцев. Другое дело хвост. Вот он-то весьма адекватен поведению животного.

Беда всех физиогномистов в том, что очень уж они уверовали в исключительность примененного метода, пытаясь не только определить характер человеческой души, но и предсказать интеллект, одаренность и даже судьбу. Не случайно поэтому знаменитый немецкий философ Иммануил Кант именовал физиогномику «дешевым товаром».

Неопределенность признаков, вкупе со спекулятивностью, породила множество «научных» изданий. Их авторы обучали распознавать вороватых, скупых, несчастливых, влюбленных и т. п. Все физиономии приравнивались к пяти геометрическим фигурам: четырехугольные — люди энергичные, резкие; треугольные — обладают странным и фантастическим характером, капризной энергией; круглые — весьма инициативны; овальные — характеризуются крайней подвижностью; конусообразные — имеют очень развитый практический смысл.

Каждый из нас не лишен каких-то представлений, заложенных обычно с детства, руководствуясь которыми он представляется себе информированным о психических качествах окружающих, исходя лишь из их внешности. То, что ранее именовалось физиогномикой, ныне получило название «персонология», «морфопсихология». Но по-прежнему первоначальное суждение о человеке основывается, так уж мы воспитаны, на впечатлении от его лица. А на Западе вообще весьма популярен тезис: «Ваше лицо — это ваша судьба». Вот почему почти все убеждены, что квадратный подбородок присущ людям с сильной волей, а упрямы и холодны те, у кого подбородок длинный и даже острый; что большой лоб обычно у умных. Также затвердилось, что полные люди обычно добродушны, низенькие — властолюбивы, и так далее. Уровень науки сегодняшнего дня положил на весы знаний сведения и о зависимости конфигурации лица от расы. К примеру, у монголоидов в силу приспособления к холодному климату весьма слабо развиты надбровные дуги и лобные пазухи, легко подвергающиеся простудным заболеваниям. У них же имеются отложения жира в области глазниц и скул, нос не выступает вперед, а на лице слабо развит волосяной покров, который подвергался бы обледенению от дыхания на морозе. Установлено также влияние группы крови на форму лица.

Восточная медицина считает лицо местом, где сходятся и откуда исходят меридианы здоровья — этакое своеобразное функциональное табло всего организма. При этом даже утверждается, что лицо может рассказать понимающему больше, чем переменчивые линии рук. Вьетнамские врачи, как и многие народные целители на Востоке, не сомневаются, что на лицо проецируются внутренние органы. А в современной Японии выделяют при оценке лица так называемую верхнюю зону — лоб, отражающий весь жизненный путь человека; среднюю зону — от бровей до кончика носа, по которой судят об упорядоченности психики; и нижнюю зону, к которой относят верхнюю губу, челюсти, рот и подбородок. Эти анатомические образования якобы свидетельствуют о степени уравновешенности характера.

Но, как гласит пословица: «В 20 лет у вас лицо такое, какое дал вам Бог, в 30 — какое сделали, в 40 — какое хочется, чтобы видели, а в 50 — какое заслужили».

Справедливы поэтому слова В. Гюго, что лицо человека вылеплено его совестью и жизнью, что оно — итог множества таинственных воздействий, оставляющих на нем свой след. Человек не может жить без «своего» лица, потерять, лишиться его (уголовники практикуют ухватить человека за лицо, обозначая тем самым над ним свою власть), — ввергнуться в ситуацию публичного унижения, оказаться обвиненным в чем-либо недостойном. Тогда «морда», «рожа», «харя», «рыло», «ряха», «образина», «физиомордия» и даже «вымя», как писал В. Набоков о лице Фальстафа.

Прежде, чем я переменю тон, из Е. Евтушенко:

И сквозь рыла,
ряшки,
хари
целовальников,
менял,
словно блики среди хмари,
Стенька
ЛИЦА
увидал…
прорастают
ЛИЦА
грозно
у безликих на лице.

Мы обычно стремимся оказаться лицом к проблеме, к противнику, не ударить лицом в грязь. На сцене лицедействуют. Многое оказывается не к лицу, нелицеприятным и т. п. И вообще человек — личность!

Накопление этих фактов, анатомические разыскания способствовали уточнению функций, а потом и классификации отдельных мышц и складывающихся из них мышечных групп лица. В их числе ныне выделяются мышцы, окружающие органы чувств, — зрения, слуха, обоняния, вкуса. А уж среди них по выраженности мышечной деятельности на первое место выдвинулись зрение и вкус. Если говорить еще конкретнее, наибольшая плотность мимики концентрируется вокруг губ, окаймляющих, как известно, рот. Он признается «архитектурным центром» лица.

Сказанное в особенности для нас усиливается, если завести речь о бразильских индейцах племени суна («большегубых»), кстати, одних из самых свирепых. Это они вставляют в нижнюю губу и мочки ушей округлые предметы. Так мягкое от природы через бремя испытаний становится твердым, нестабильное — стабильным. Привилегия эта распространяется только на мужчин, и то лишь женатых или вдовцов. Без такого инородного предмета авторитет их пребывал бы весьма невысоким. Интересно, что точно такой же обычай существовал и у кафров в Южной Африке. У них растягивалась и верхняя (в меньшей степени), и нижняя (в значительно большей) губа, но не у мужчин, а у женщин. Делалось это все для большего подражания хищным зверям, от которых они якобы ведут свое происхождение. Было и другое объяснение. Такое красивое уродство именно жен препятствовало продаже их на невольничьих рынках.

Клоуны старых цирков иногда специально разрезали углы рта сантиметра на полтора, дабы для увеселения публики засовывать себе кулак в рот. Были и более трагические ситуации.

«Природа не пожалела своих даров для Гуинплена. Она наделила его ртом, открывающимся до самых ушей, ушами, загнутыми до самых глаз, бесформенным носом, созданным для того, чтобы на нем подпрыгивали очки фигляра, и лицом, на которое нельзя было взглянуть без смеха… Глаза — как две узкие щелки, зияющее отверстие вместо рта, плоская шишка с двумя дырками вместо ноздрей, сплющенная лепешка вместо лица — в общем нечто, являющееся как бы воплощением смеха; было ясно, что природа не могла создать такое совершенное произведение искусства без посторонней помощи… Это лицо было безобразно, до того безобразно, что служило предметом потехи. Оно было настолько ужасно, что вызывало смех. Оно было жутко смешным. Человеческое лицо исчезало, как бы поглощенное звериной мордой».

Если читатель помнит это произведение Гюго, то трагизм ситуации, как известно, не только в осуществлении компрачикосами варварской операции над ребенком, обрекшей его на вечный мим смеха, но и в том, что сам несчастный лорд, лицо которого являло харю, осознав с возрастом неумолимость происшедшего, «как анатом вскрыл свою душу».

Обретя в раннем детстве мим улыбки и научившись этому делу, в стандартном варианте человек вначале изгибает улыбкой губы. (Нечто такое представляет нам Мона Лиза с ее ускользающе-недосказанной улыбкой, которая может предстать доброжелательной, нервной, фальшивой. То ли она собирается потом рассмеяться сильнее, то ли боится открыть рот шире из-за потери передних зубов. А может быть, у нее паралич лицевого нерва? Это не мои инсинуации против знаменитого изображения, а лишь небольшой перечень мнений искусствоведов и невропатологов.) Потом углы рта отодвигаются в стороны, ноздри расширяются.

Пока я это все писал, процесс улыбки продолжался и в дело вступили мышцы, окружающие глазницы, благодаря чему щель глазная сужается. На лбу появляются морщины.

В литературоведении много внимания было уделено духовной характеристике Лизы Болконской — жены князя Андрея. Княгиня обладала телесной приметой — «хорошенькая с чуть черневшими усиками верхняя губка». Преисполненные арифметического задора, литературоведы подсчитали, что именно эта губа использована Толстым 15 раз, в том числе и для характеристики красоты молоденькой княгини, живости светской беседы, радости, отрицательного эмоционального состояния, печали и т. д. Все это не случайная прихоть писателя. Дело в том, что именно губы изумительно выражают душевное состояние человека. Даже больше, чем руки и поза тела. Губы постоянно «работают»: улыбаются, плачут, стонут, кричат, просят, манят, скрывают, заклинают, презирают, выражают брезгливость, чувственность и т. д. Как часто мы улыбаемся губами, но плачем сердцем, хотя скрывать состояние губам весьма трудно, в отличие от глаз. Губы могут быть и порочными. Не имея какой-либо полости, они могут представать «надутыми», «кривить» рот и пр.

Кстати, нижняя губа, а если более конкретно — ее центральный участок, вообще имеет наибольшее значение как источник информации о признаках личности. Именно эта губа, когда выдвигается вперед, якобы свидетельствует о целеустремленности и твердой воле. Правда, поговаривают, что и о надменности, о бесцеремонности. Может быть, поэтому такая губа генетически общеизвестно закрепилась за династией Габсбургов.

Как известно, губы используются при еде. Они рот суживают; люди очень давно поняли, что в открытый рот воды набрать нельзя. Губы тут — подвижные мускулистые захватчики. Нужны и для речи, смеха, сосания, поцелуев. Другое дело, что последние могут быть осуществлены только при определенных установках в обществе. Возникли поцелуи, скорее всего, из античных религиозных ритуалов, где символизировали переход души из одного тела в другое (их «слияние» у соприкасающихся ртами). Контакт, стало быть, который влечет в колоссальный мир ощущений. Целуя, человек как бы вводит другого внутрь себя, позволяет ему слиться с собой. Не исключено, что прообразом такого средства коммуникации являлся прием, используемый птицами и применяемый когда-то женщинами на острове Фиджи, когда хотели напоить своего ребенка: изо рта в рот. Вообще-то и в России, Белоруссии муж так поил свою жену, но лишь при трудных родах.

Хотя у большинства цвет губ «как лента алая», добавлять искусственности к естественности начинают теперь довольно рано. Вероятно, женщины инстинктивно чувствуют старинную взаимосвязь символики цвета и чудодейственной силы. Но уж наверняка им ведома возможность усиления цветовой гаммы губ, так эффектно контрастирующей с белизной зубов. Яркость губ обусловлена чрезвычайным богатством кровеносных сосудов и отсутствием здесь как желёзок, так и волос. А вот во второй половине XVII века краска для губ была на вооружении и у мужчин. При французском дворе кавалеры стремились, чтобы их рот не сливался с бородой и усами. Зато уже в прошлом веке Оскар Уайльд своими накрашенными губами не только шокировал европейскую публику, но и открыто информировал окружающих о склонности к гомосексуализму.

Раз сосуды здесь поверхностны, то из них легко можно добыть кровь. Что и делали знахари в Квинсленде при помощи продетого через нижнюю губу — ей почему-то всегда больше достается — шнура. Другой конец последнего был обвязан вокруг какой-нибудь части тела. Добытая таким приемом «дурная» кровь затем сплевывалась.

Именно по цветовой кайме, называемой «лук Купидона», совершается переход кожи в слизистую оболочку губ. Купидон — от латинского «вожделение». У римлян это бог любви, и вместе с Амуром они соответствуют греческому Эроту, тому, кто соединял богов в брачные пары. Хочу добавить, что своими стрелами Эрот возбуждал любовь не только между мужчинами и женщинами, но и между мужчинами.

Согласно мифу, Афина с гневом отбросила ею же изобретенную флейту, игра на которой делала ее безобразной из-за раздувающихся щек. В особенности это веселило Геру и Афродиту, а посему уродующий лицо инструмент оказался заброшенным на гору Иду. Хотя ведь предупреждал же живший еще до нашей эры грек Артемидор, что щеки полные — свидетельствуют о доброте, женщин в особенности; впалые — о печали, а изуродованные -о трауре. Надутые щеки — это ведь и имитация потенции ветра. Но чаще оценивают их владельца как объедалу (В. Даль). Вы, очевидно, уже догадались, что я перешел к следующему отделу лица. У детей и молодых женщин щеки округлы именно благодаря развитой щечной мышце.

Иные щеки кроме того отмечены и ямочками. Старые анатомы, любившие опоэтизировать конкретно описываемое, давали этой ямочке весьма красивые наименования: «отпечаток пальчика Амура», «пупок Венеры», а Алишер Навои сподобился на «колодца горчайших мук». Идея в том, что будто бы бог любви прикасается своим перстом лишь к достойным избранницам. Но, как справедливо пишет Фазиль Искандер, все эти головокружительные ямочки, луночки, вороночки являются маленькими капканчиками женской природы. И местоположение таких углублений, связанное с тем, что изнутри к коже прикрепляется мышца, весьма варьируется, во всяком случае в разных описаниях. Отдаю себе отчет, что, проанатомировав опоэтизированное, я кощунственно лишил его красоты звучания.

Можно по-разному физически оскорбить человека. Шлепнуть по ягодицам, дать подзатыльник, но, пожалуй, наиболее оскорбительна пощечина, которую приравнивают даже к ране на «теле чести», посягательству на личность. Почему это? — Явно не из-за того, что звук пощечины мокрый (это я использовал определение Ф. М. Достоевского). Справедливо убеждение, что на пощечину не отвечают ею же, ибо тогда это уже вульгарная драка. И в то же время в Библии: «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5:39), аналогично: «ударившему тебя по щеке подставь и другую» (Лк. 6:29). Но, признаемся себе, все-таки не привился за много лет этот тезис в нашем обществе, в котором удар такой, даже не очень сильный, продолжает оставаться позором.

В знак печали, как свидетельствовал древнегреческий писатель и историк Ксенофонт, дамы древней Ассирии и Армении щеки себе расцарапывали. Шрамами, наносимыми на лицо женщинам племени индейцев юков (юкос) их избранниками, обычно гордятся. В старой же России «клали лица на правой стороне признаки, разжегши железо накрасно, а поставлено на том железе Буки (название буквы «Б»), то есть бунтовщик, чтобы был до веку признатен». Страшное проявление в действительности того, что метафорически звучит, «на лице написано». Все это, конечно, варварство. Но, согласитесь, насколько было бы проще, если бы кое у кого существовало то, на отсутствие чего сетовал Еврипид («Медея»): О Зевс, о Бог, коль ты для злата мог Поддельного открыть приметы людям, Так отчего ж не выжег ты клейма На подлеце, чтобы в глаза бросалось?

Теперь перейду к той части лица, которая, по мнению Бальзака, раскрывает всего человека. Это — лоб. Мышцы там не очень сильны. И в эмоциональном плане лобная мышца уступает ряду других мимических. Однако все же психиатры выделяют, например, лоб истеричных людей: округлость, крутой подъем, слабое выступание надбровных дуг. У меланхоликов лоб обычно напряжен, а шея поникшая. Пристальное внимание отражается появлением вертикальных складок посередине лба, которые с годами превращаются у пожилых в морщины. В числе прочих ведущими мимическими признаками считают складки зоны бровей. Так что вполне оправданы попытки Аристотеля выявить корреляцию между характером человека и формой лба. Высокий лоб навсегда закрепился в народном сознании с умением мыслить. Видеть можно это хотя бы на вариантах византийской иконографии Христа. Зато наличие на этой части лица волос якобы символизирует животность, дикость.

Древние были убеждены, что как на руке, так и на лбу записана судьба человека. Может быть, отголоском этих представлений являются понятия: узколобый, лоботряс. Еще хуже, когда потащили на лобное место и не успеть уже хлопнуть себя по лбу и посетовать, что именно тут, а не где-нибудь в другом месте, не все было в порядке. Кстати, бить себя по лбу — это выражать позор, горе, удивление.

Русский мыслитель Н. Ф. Федоров расценивал лоб (чело; обращаю внимание читателей на слово чело-век) как орган религии, человеческое небо, орган воспоминания, разума, жертвенник, алтарь предкам… Средневековые дамы скорее всего анатомией не очень интересовались, но увеличивали себе площадь лба выщипыванием волос над ним, а заодно и бровей. Таков был идеал красоты лица их времени.

В XVIII веке только для украшения оттеняли белизну щек, шеи и лба черными мушками, являвшимися обыкновенными пластырями из черной тафты. Явно другое назначение имеет татуировка, которой метят лоб (причем даже в медицинских учреждениях) у преступников в Ираке. Это не оригинально, ибо еще в древней Месопотамии на лбу раба обязательно было клеймо: «Беглый — хватай его». Если наказанный доживал до того состояния, что становился вольноотпущенником, то вынужден был потом всю жизнь прикрывать старые клейма всевозможными наклейками.

В России указом 1746 года императрица Елизавета ввела клеймение лба, дабы преступники «от прочих добрых и не подозрительных людей отличны были». После казни Пугачева выжигали информацию о воровских наклонностях осужденного на лбах его сторонников. Так насильственно появилось «З. Б. И.» — злодей, бунтовщик, изменник, «КАТ» — каторжный, «СБ» или «СК» — ссыльно-беглый или ссыльно-каторжный, «Б» — бродяга.

В давние времена были весьма распространены височные украшения. У чуди в средние века височные женские кольца пришивались к специальным лентам, после чего крепились на головном уборе или волосах, приходясь на область височной мышцы. Желающие могут видеть в Золотой кладовой Эрмитажа соответствующие скифские серьги. Все эти привески-амулеты, явно славянского языческого происхождения, были не столько украшением, сколько выполняли оберегающую роль. Как, кстати, и ритуальные надрезы, практикуемые у некоторых народов (нубийцы и др.).

Ее глаза — как два тумана, Полуулыбка, полуплач, Ее глаза — как два обмана, Покрытых мглою неудач.

«Расшифровка» этих строк Николая Заболоцкого могла бы привести к выяснению функций мимических мышц, окружающих орбиты. Все поэты и писатели издавна прибегали к характеристике лица, даваемой через выражение глаз. Выразительны лица при глазах, опущенных долу, отвращенных, отведенных в сторону, — смотрящих исподлобья. На иконах часто изображали глаза, возведенные кверху. Они символизируют благость, горение и выделяются непропорционально большой величиной, чтобы зритель проникся необычностью изображаемого.

Одно из самых быстрых рефлекторных движений заключается в мигании. Продолжается оно меньше секунды. Сжатие глазной щели происходит благодаря сокращению круговой мышцы глаза. Так мы зажмуриваемся. Но уже не можем это полноценно сделать, когда умираем. Тогда, в результате ослабления мышц, глазное яблоко полностью веками не покрывается и часть склеры обнажается (видна белочная оболочка). Н. В. Гоголь объяснил, почему говорящий «подземным» голосом Вий при ходьбе оступался. Он просил окружающих: «Поднимите мне веки: не вижу!» Любой врач скажет, что у Вия был птоз, то есть опущение века в результате паралича, да еще двустороннего.

Теперь поведем речь о такой части лица, как нос. Он бывает широким и узким, длинным и коротким. Широкими носами обладают люди, живущие во влажной местности. А аборигенам, пребывающим в условиях холодного климата, лучше иметь нос длинный и узкий. Антропологи убеждены, что выступающий нос европейцев — благо, ибо удлиняет он носоглоточный путь, и вдыхаемый воздух лучше нагревается. Помимо широких и узких, «кнопкой», различают еще носы с горбинкой, наличие которой не всегда нравится их обладателям, но обывательски закреплено за людьми далеко не со смиренным характером.

Несоответствие носа анатомическим нормам, а еще хуже — вообще его утрата, всегда воспринимались трагически. Хотя без носа как такового жить, конечно, можно. Правда, тогда нет чудесного приспособления для фильтрации воздуха, для обоняния, а отсюда — уже нет такого воздействия на наше настроение, а значит, и на дыхание, сокращения сердца и скорость кровообращения, на работу желез внутренней секреции и пр.

По указу царя Михаила Федоровича от 1634 года носы отрезали за курение. Их обильно калечили, дабы «зарубить» на них видный окружающим проступок. Российским указом 1724 года в случаях наказания предписывалось «ноздри вынимать до кости», причем вне зависимости от пола, возраста. Напомню хотя бы о рваных ноздрях Хлопуши — «енерала» у Пугачева.

Утрата носа! Что может быть страшнее? Гоголевский майор Ковалев ведь прав: «Будь я без руки или без ноги — все бы это лучше; будь я без ушей — скверно, однако же все сноснее; но без носа человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин; — просто возьми и вышвырни за окошко!». Действительно, без носа — то есть «с этакой пасквильностью» — показаться нельзя.

В описании Гоголя нос, выбежавший, как шутил автор, «на середину лица», являет достоинство, полноценность человека. Тем более что, по определению Николая Васильевича, его собственный нос — «очень добрая скотина». Исчезновение носа — это трагедия личности, крушение надежд на карьеру, даже как бы исчезновение самого человека. Воистину, без носа останешься с носом. Не будем забывать, что ведь «безносая», как и «курносая», — это смерть. Хотя анатомически жить без этой лицевой избыточности, как уже было сказано, можно, да и многие античные статуи с отбитой именно этой частью лица своей ценности не утратили.

Преисполненный религиозного благочестия, нос майора Ковалева, то есть, по существу, анатомический препарат, мертвая плоть, но физически ставшая реальностью, личностью, как поведал нам Гоголь, с «выражением величайшей набожности» молился в самом Казанском соборе, ездил в карете. Это уже не нос, а НОС. Все это не случайно. Дело в том, что появление гоголевских шедевров, которым предшествовал Лоренс Стерн со своим романом «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», по времени (двадцатые — тридцатые годы прошлого века) совпало с таким уклоном в литературе, как «носология».

Столь невинную на фоне правительственной реакции тему помимо Гоголя, который сам свой длинный нос называл «птичьим», не обошли вниманием также и Бестужев-Марлинский, Ершов, Достоевский, Лермонтов, Гюго, как и многочисленные юмористы. Именно они-то и запустили в обиход определения, по которым нос является «мысом, выделяющимся из человека», «термометром человеческого счастья», «нюхательной частью тела». Что длина его и статность обусловлены мягкостью и дряблостью груди кормилицы, что он потому впереди лица, дабы продолжать путь мысли. Кстати, Сирано де Бержерак — общеизвестный литературный «рыцарь длинного носа» — сам сравнивал его с хоботом, трубой, совиным клювом, пиком, утесом, футляром для ножниц, вывеской, трубой, монументом, башней, репой, дыней… Попутно замечу, что Сирано специально посещал лекции парижского ученого Ги Патена, учась анатомии и остроумию, направленному на высмеивание противника. Но о нем же и писали:

И если этот нос посмеет кто заметить, То Сирано спешит по-своему ответить.

Говоря о символике носа, следует упомянуть и об уподоблении его горе, но еще более известно сравнение с половым членом. Ведь так и не опровергнутым остается старое поверье о том, что форма, а главное, длина носа предопределены мужским темпераментом.

Все это, конечно, у достигших поры соответствующего созревания. Поэтому происхождение длинного носа у мальчика-озорника Буратино лишено полового намека.

Но уж точно, что чем нос длиннее, тем легче на нем что-нибудь «зарубить» или «водить» за него кого-либо, а потом, если нос долго «задирать» или «крутить» им, то с ним легко и «остаться». Это скорее относится к тем, кто «не видит дальше своего носа», кому «показали» нос или «щелкнули» по носу. После чего остается лишь в состоянии уныния нос «повесить», а для успокоения «клюкнуть».

Описываемая часть лица, о которой можно вспомнить еще немало занятного (носами малайцы «целовались» в знак приветствия, маори — борются: кто кого и пр.), явилась одним из анатомических критериев при проверке в пресловутых расовых комиссиях, возникших вместе с фашизмом. Как известно, нос являл тот внешний признак чистоты расы, который отличал «истинных «германцев от всех «недочеловеков». И не случайно поэтому так взволновался выведенный Бруно Ясенским в одном из рассказов «профессор евгеники, сравнительного расоведения и расовой психологии», когда у себя самого вычислил нос, не подходящий под «нужные» стандарты. Его нос — о, ужас! — вдруг стал семитским, обретя коварную горбинку.

В смысле дискриминации, основанной на анатомии носа, фашисты не были оригинальными. Сошлюсь хотя бы на китайского императора по имени Ши Минь, который в IV веке н. э. велел уничтожить в государстве всех тюркоязычных хунну. «Селекционеры» погубили заодно и многих китайцев, имевших несчастье обладать сильно выступающим, как у этого кочевого народа, носом.

Новорожденные, вне зависимости от унаследованных от родителей признаков, курносы. Далеко не у ста процентов из них нос потом изгибается. Другое дело, что его можно при желании «украсить». Проткнуть кольцом, вдеть булавку в ноздрю и т. п.

…Кроме мимических, на лице выделяют жевательные мышцы. Все они обязательно тесно связаны с нижней челюстью: поднимают ее, когда она опущена. Вот это уже сила, и истребляющая, и пожирающая, и..! При помощи этих мышц мы плотно стискиваем зубы, смещаем челюсти вбок, как и выдвигаем нижнюю челюсть вперед. Каждый знает, что в гневе «играют желваки». Это видимое сокращение, возникающее при сжатии челюстей, досталось нам от весьма далеких времен, когда стали увядать такие органы индивидуального выживания, как клыки, когти, массивные челюсти, помогающие и наступать, и обороняться.

Мышцы эти, пожалуй, самые сильные в организме. Иногда легче что-либо сделать зубами, чем руками. Но хорошо, что не сохранилась у человека та мощь жевательных мышц, которую можно наблюдать у многих животных. В противном случае их массивность неминуемо вела бы к значительной инерции при сокращении, а это мешало бы индивиду говорить. Другими словами, способность к речи зависит от уменьшения в процессе эволюции силы этих мышц, остающейся весьма значительной. Хотя, конечно, появление орудий труда явно снизило эффективность работы человечьей жевательной мускулатуры.

Вы никогда не задумывались, почему силач Самсон — воплощение мужества — раздирает пасть льву, а не отрывает ему хвост, лапу? Статуя работы скульптора М. И. Козловского представляет главный петергофский фонтан. Дело в том, что легендарный герой выбрал самый трудный вариант доказательства своей мощи. Он силой рук преодолел сокращение действующих на челюсти жевательных мышц. Кстати, лев, по воззрениям древних, не только сакральное животное, но и олицетворение силы. Напоминаю, что Геракл убил именно этого зверя, после чего надел его шкуру.

Древние пруссы рассматривали шею как часть тела, «мост» между головой (Богом) и туловищем (народом). То есть шея выступала «проводником Бога», как одно из самых подвижных переходных звеньев. Связки здесь не очень мощные, а нагрузка значительно меньше, чем на грудной и поясничный отделы туловища. Но мышц тут очень много, и деятельность их весьма разнообразна, посему человек производит шеей весьма сложные движения. Как, несомненно, характерная часть тела, шея неоднократно описывалась в художественной литературе. Л. Н. Толстой, к примеру, писал в «Войне и мире», что у Кутузова шея толстая, мясистая, выпадавшая из воротничка. И каждому понятно, что не надо говорить о животе, толстых ногах и прочем, чтобы представить «анатомический» облик этого человека. Аналогично и описание какого-нибудь щеголя, шею которого подпирал жесткий воротничок, а приводило это к тому, что подбородок оказывался весьма вздернутым, а вид высокомерным.

Неоднократно этот телесный «стебель» украшали всевозможными бусами, ожерельями, подвесками, ладанками. Все это можно расценить как несомненное проявление тяги к магическому. На шее богини Хатор, изображенной на одной из гробниц в Долине царей, имеются «менаты» — ожерелья. Их касается рукой стоящий рядом фараон, что воспринимается воплощением полового желания. Шейные же гривны средневековья представали не только украшением, но и атрибутом власти, знаком высокого социального статуса. Женщины русов, во всяком случае, в X веке, демонстрировали на шее ожерелья, соответствующие денежному достатку мужа. В этом смысле шея в ряде ситуаций не теряет своего значения и теперь.

Вытянутые длинные шеи портретируемых Амедео Модильяни придают им изящество, даже «жертвенную осанку». Идея таких шей, как мне думается, не принадлежит гениальному итальянскому художнику, ибо еще с седьмого-шестого тысячелетий до нашей эры сохранились изображения не просто цилиндрических фаллоподобных шей, но снабженных даже маленькими женскими грудями. Зато для женских фигур Сандро Боттичелли характерны лебединые шеи. Изгиб, согласен, разрушая образ чего-то эрегированного, все равно прелестен. Вот почему, если царственный муж Нефертити имел, как свидетельствовал Максимилиан Волошин, войско и колесницы, то она

— глаза,
ресницы,
и лоб,
звездами озаренный,
и шеи выгиб изумленный.

Может шея являть собой и знак покорности, даже без надетого на нее ярма (полное подчинение), веревки, кольца. А уж если она окольцована многократно, как это принято у женщин народности падаун (на северо-востоке Бирмы), то тем более. То ли этот обычай идет с тех времен, когда такое надевали девочкам, чтобы защитить их от нападения тигра-людоеда, то ли для удлинения шеи, дабы красивой представала. Первое кольцо девочка получает в пять лет, в результате чего формируется носимая всю жизнь «спираль тщеславия». А в итоге украшение может достигнуть двадцати пяти таких колец. И весит около пятнадцати килограммов, явно сдвигая грудную клетку вниз. Если кольца снять, то бездействовашим годы шейным мышцам головы не удержать, да и питаться очень трудно. Так женщин и наказывали за измену мужу.

Более стандартно, что на шею, как правило, неприкрытую (исключением являлись женщины средневековья, которым нельзя было появляться в обществе с открытой шеей, они прикрывали ее обычно черными кружевами) приходился удар топора палача, ножа гильотины, петли виселицы. У нас приобрели идиоматичность: «выгнать в шею», «свернуть шею», а в жаргоне уголовных элементов даже «шею ставить», что означает — весьма сильно рисковать.

Длина шеи зависит от телосложения человека, возраста и пола, количества жира, который может в виде двойного или тройного подбородка прикрывать ее. Поперечную бороздку на женской шее галантные французские анатомы именовали «Collier de Venus». Можно перевести как «ожерелье», но и как «ошейник» признанной красавицы античной мифологии Венеры. Именно за счет жира, а также большого количества складок, как и высокого расположения грудины и ключиц, у новорожденных шея выглядит короткой. Лишь потом она удлиняется навстречу остальному человечеству и его проблемам.

Наступить врагу на такую, весьма гибкую часть, как выя, означало в Библии нанести ему полное поражение (Нав. 10:24). В ряде случаев шея свидетельствует о состоянии здоровья человека. Те, у которых она короткая, считаются предрасположенными к инсульту, сердечной недостаточности; а те, кто с длинной шеей, — подверженными бронхитам, воспалениям легких.

Шею неоднократно описывали вознесенной, ее же приравнивали к башне (столп Давидов; Песн. 4:4), храму. Перечисленное всегда несет уважение, поклонение, восторг. Причем все это явно усиливалось при возможных только шеей поворотах не чего-нибудь, а самой головы. Вот сколько преимуществ дает нам эта часть тела по сравнению с теми животными, которые так и остались постоянно в водной среде.

Я пытался на этих страницах рассказать вам о функциональной анатомии головы, шеи и лица. Задача оказалась трудно выполнимой, в чем я, признаться, заранее был убежден. Нельзя строго конкретизировать лик ребенка, обращенный к Солнцу, улыбку Джоконды, плач любого несчастного… Нельзя поверить алгеброй гармонию!

ПРЕРЫВЫ СКЕЛЕТА

И, заложив пальцы за пальцы, ладонями книзу,
Алексей Александрович потянул, и пальцы затрещали в суставах.

Л. Толстой. «Анна Каренина»

О том, что кости соединяются у нас разными способами, думаю, догадываются многие. Одно дело, соединение позвонков друг с другом, другое — подвижность нижней челюсти, а третье, и далеко не последнее, — соединительная ткань между костями крыши черепа. Любой родительнице ведомо, что она находится в области родничков. Дабы хоть как-то в этом разобраться, анатомы обычно делят все соединения костей на непрерывные (с одной стороны кость, а с другой — соединительная ткань или хрящ, или другая кость) — они обеспечивают устойчивость частей тела, и прерывные. А последние — это и есть суставы, гарантирующие подвижность.

У любого сустава обязательно должны быть, если он претендует называться истинным, сочленяющиеся концы, вокруг них капсула, или сумка, между костями внутри сумки полость, а в ней синовиальная жидкость. Последняя — очень сложно химически устроена, этакий своеобразный биологический субстрат, в который входят в разных пропорциях вода, белки, жиры, соли, продукты изнашивания хряща, а также еще там есть ферменты. Наличие жидкости способствует скольжению суставных поверхностей. Название «синовиальная» придумал Парацельс, не знавший ни греческого, ни латинского языков.

Не надо думать, что количество этой жидкости таково, что из вскрытого или пунктированного шприцем сустава что-то брызжет. Жидкости этой всего у каждого сустава от 0,1 до 4 миллилитров. Но без такой смазки суставных поверхностей (по типу машинного масла), без ее питающей роли покрытых тонким хрящом суставных концов костей все это сложное устройство погибнет. Удивительная износостойкая жидкость снижает коэффициент трения. В пожилом возрасте, когда скольжение суставных поверхностей несколько — увы! — нарушается, при движении в суставе может возникнуть шум по типу треска, хруста, щелканья, не сопровождаемый болевыми ощущениями. Помните, в «Анне Карениной»: «И, заложив пальцы за пальцы, ладонями книзу, Алексей Александрович потянул, и пальцы затрещали в суставах»? Психологи расценивают это действо как «знак для себя». Так он успокаивался, приходил, как писал Толстой, в аккуратность, которая так ему была нужна. Производимые звуки при этом не направлены на окружающих. Зато его супругу это весьма раздражало, как и многое прочее в нелюбимом муже.

Много хуже, когда суставы оказываются настолько деформированными, что не могут выполнять своих функций. У убитого во время дворцового переворота в XII веке Андрея Боголюбского, как было выяснено в наше время при помощи рентгеновских снимков, оказались заблокированными II и III шейные позвонки. Тогда стало ясно сообщенное в древней летописи, что князь вид имел гордый и «ни перед кем не склонял головы своей». Нечто аналогичное было и у Ярослава Мудрого, а также у Данте — судя по костным останкам, спина его почти не сгибалась.

Специальными тренировками артисты цирка достигают воистину резиновой гибкости. Незабываемы мои детские переживания и слезы, когда прочитал рассказ В. М. Гаршина о гуттаперчевом мальчике. Ранее обыватели упорно держались слуха, что таких мальчиков-учеников специально парят в молоке, дабы кости были мягкими. На самом же деле все зависит от длительных и даже мучительных многолетних тренировок.

Связки суставов очень прочны. Так, оказалось, что разрыв одной из связок тазобедренного сустава требует приложения силы не менее 350 кг. В анатомической литературе приводится следующий пример. В 1757 году некто Дамиен готовил убийство короля Людовика XV. Покушение не удалось. Разгневанный король приказал виновника пытать и ног лишить. Палачи долго не могли выполнить волю монарха, пока не перерезали своему «подопечному» имеющиеся в тазобедренных суставах толстые связки.

Связки суставов не только очень прочны, они еще и растяжимы. В особенности, конечно, в детском возрасте.

Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка —
Век младенческой земли…

Тут Осип Мандельштам не оригинален, просто он поэтически, а вот в этом он, конечно, неповторим, выразил то, что знают все из своего жизненного опыта: ребенку намного легче согнуться, сделать какое-либо движение, которое с возрастом у его дедушек и бабушек все более лимитируется необратимыми анатомическими изменениями.

Движения в суставах могут происходить вокруг одной, двух или трех взаимно-перпендикулярных осей. К примеру, в таком шаровидном по форме суставе, как плечевой, возможно отведение-приведение, сгибание-разгибание, вращение внутрь и наружу. Повторю, и это только в одном суставе.

Поэтому, чтобы отправить ложку в рот, приходится задействовать их более тридцати! В коленном суставе мы можем только сгибать и разгибать голень, а также делать небольшой поворот ее вокруг вертикальной оси. А у фаланг пальцев вообще движение лишь вокруг одной оси. Но суммарно… Суммарно дело обстоит так, что палец по отношению к грудной клетке может двигаться в любом направлении.:

Работа в суставах, а она, конечно, работа, всегда вызывала уважение, даже преклонение (обращаю внимание, что и преклонение, как и стояние на коленях, как и отбивание земных поклонов, сгибание спины, падение ниц, обращение взоров вверх, да и многое другое — все это возможно лишь при действии в суставах). Оно неминуемо обрастало действом, а потом легендами, вымыслами, вторгаясь в особость того или иного нашего отправления. Так, тасманийцы были убеждены, что первоначально люди не только имели хвосты, но и не могли вообще сгибать ноги в коленях. Именно для трудовой деятельности, если следовать мифологии жителей Мали, божество воды Фаро снабдило людей суставами. На самом же деле суставы образуются еще во внутриутробном периоде, то есть у плодов.

Врачи Древнего Востока считали, что суставы являются «оградой», контролирующей циркуляцию жизненной энергии и крови по меридианам. В каббалистике суставы рассматриваются как основные источники энергии, производимой движениями физического тела. Но вряд ли мы найдем у них что-либо о красоте движений, которую нельзя воплотить без суставов и которую нельзя отделять от человека. Так что суставы не просто обеспечивают сочленение, то есть связь костей, а упорядоченное движение, удержание позы, «борются» за телесное равновесие. Труднообъяснимые, но общеизвестные понятия: грациозность, гармоничность, изящная походка — это все оказывается зависимым от деятельности анатомически конкретных сочленений.